Гипнотизер - Страница 40

Комиссар попытался вспомнить, что рассказывала Эвелин о кесаревом сечении матери.

Вспомнил, как она сидела, скорчившись, на полу у стены в комнате для допросов и рассказывала о почти патологической ревности Юсефа к младшей сестре.

— У него что-то с головой, — прошептала она. — Он всегда такой был. Я помню, когда он родился, мама очень болела. Не знаю, что это было, но врачам пришлось делать кесарево сечение.

Эвелин покачала головой и закусила губу, потом спросила Йону:

— Вы знаете, что такое кесарево сечение?

— Да, примерно.

— Иногда… иногда, когда ребенка рожают таким образом, возникают осложнения.

Эвелин застенчиво взглянула на него.

— Вы имеете в виду недостаток кислорода или вроде того? — спросил комиссар.

Она покачала головой и вытерла слезы со щек.

— Я имею в виду психические проблемы у матери. Если у женщины трудные роды и ей перед операцией дают наркоз, у нее могут возникнуть проблемы с принятием ребенка.

— У вашей матери была послеродовая депрессия?

— Не совсем так, — ответила Эвелин сдавленным голосом. — У мамы был психоз, когда она родила Юсефа. В родильном отделении этого не заметили и выписали ее домой. А я сразу увидела, что все не так. И о Юсефе заботилась я. Мне была всего восемь. Но мама не обращала на него внимания, не прикасалась к нему — только лежала в постели и все плакала, плакала, плакала.

Эвелин посмотрела на Йону и прошептала:

— Мама говорила, что он не ее ребенок, что ее настоящий ребенок умер, а ей подложили этого.

Она усмехнулась:

— Мама вернулась к нам примерно через год. Притворилась, что теперь все нормально, но на самом деле продолжала отвергать Юсефа.

— И вы решили, что мама так и не выздоровела? — осторожно спросил Йона.

— Выздоровела, потому что когда она родила Лису, все было совсем по-другому. Мама была счастлива, все делала для нее.

— А вы заботились о Юсефе.

— Он стал говорить, что мама должна была родить его по-настоящему. Он так объяснял себе эту несправедливость — что Лису родили «через влагалище», а его нет. Что мама должна была родить его «через писю», а не…

Эвелин замолкла и отвернулась. Йона смотрел на ее напряженно поднятые плечи, не решаясь прикоснуться к ней.

Глава 20

Вечер пятницы, одиннадцатое декабря

Когда комиссар приехал в больницу, в отделении интенсивной терапии, против обыкновения, не стояла тишина. На все отделение пахло едой, возле общей комнаты стояла тележка с судками из нержавейки, тарелками, стаканами и столовыми приборами. Кто-то в комнате включил телевизор, послышался звон посуды.

Комиссар подумал, что Юсеф, разрезав на животе матери старый шрам от кесарева сечения, вскрыл свой собственный путь к жизни — путь, обрекший его на детство без мамы, которая так и не признала его своим ребенком.

Юсеф рано понял, что он не такой, как другие дети — он одинок. Одна только Эвелин давала ему любовь и заботу. Он не смирился с тем, что она отдалилась от него. Малейший признак отчуждения приводил его в отчаяние, в бешенство, и ярость чаще всего изливалась на любимую матерью младшую сестренку.

Йона кивнул Сунессону, дежурившему возле палаты Юсефа, и взглянул на лицо мальчика через окошко в двери. Мочесборник наполовину полный; возле кровати — капельница, обеспечивающая жидкость и кровяную плазму. Из-под голубого одеяла торчат ноги мальчика — ступни грязные, к хирургическому пластырю поверх стежка прилипли волосы и мусор. Телевизор включен, но мальчик, кажется, не смотрит на экран.

В палате находилась Лисбет Карлен, социальный работник. Она еще не видела комиссара — стоя у окна, она закалывала волосы.

У Юсефа опять кровоточила одна из ран. Кровь стекала по руке и капала на пол. Пожилая медсестра склонилась над ним, сняла компресс и заново стянула края раны медицинским скотчем. Вытерла кровь и вышла из палаты.

— Простите, — позвал ее Йона, выходя следом за ней в коридор.

— Да?

— Как он? В смысле, Юсеф Эк?

— Поговорите с лечащим врачом, — ответила женщина и пошла дальше.

— Обязательно, — улыбнулся комиссар, не отставая от нее. — Но… я хотел бы показать ему кое-что… я могу отвезти его туда, я хочу сказать — в кресле…

Медсестра покачала головой и остановилась.

— Пациента нельзя перемещать, — твердо сказала она. — Что за глупости. У него страшные боли, он не может пошевелиться. Если он сядет, у него может открыться кровотечение.

Йона вернулся к палате Юсефа. Не постучавшись, он вошел, взял пульт, выключил телевизор, включил магнитофон и уселся на стул для посетителей. Юсеф открыл отекшие глаза и без интереса посмотрел на комиссара. Дренаж Бюлау, поддерживавший давление в его проколотом легком, издавал довольно приятное тихое бульканье.

— Похоже, тебя скоро выпишут, — сказал Йона.

— Хорошо бы, — слабо ответил Юсеф.

— Хотя тебя отправят в следственную тюрьму.

— Лисбет сказала, что главный прокурор еще не готов ничего делать, — возразил мальчик, быстро глянув на Карлен.

— Раньше — да. А теперь у нас есть свидетель.

Юсеф прикрыл глаза.

— Кто?

— Мы с тобой долго говорили, — сказал комиссар. — Но ты, может быть, хочешь отказаться от каких-то своих слов или что-нибудь добавить?

— Эвелин, — прошептал Юсеф.

— Ты можешь попасть в тюрьму надолго.

— Неправда.

— Нет, Юсеф, я говорю правду. Можешь на это рассчитывать. Тебя собираются отправить в следственную тюрьму, и у тебя есть право на юридическую защиту.