— Кеннета Стренга и его дочь?
— Мне наплевать, кто они, — агрессивно ответил полицейский.
— Рагнар, — примирительно сказала женщина, — он наш коллега.
— Проникать на место преступления запрещено, и, честное слово…
— Успокойтесь, — решительно перебил комиссар.
— Я что, не прав?
Молча подошел Кеннет.
— Я не прав? — повторил Рагнар.
— Потом поговорим, — ответил Йона.
— А почему не сейчас?
Комиссар понизил голос:
— Ради вашей же пользы.
Женщина снова подошла к Кеннету, кашлянула и сказала:
— Мы сожалеем, что так получилось. Завтра получите торт.
— Все нормально, — отмахнулся Кеннет, помогая Симоне встать с пола.
— Подвал, — почти беззвучно произнесла она.
— Я займусь подвалом, — сказал Кеннет и повернулся к Йоне. — В подвале, в тайнике, есть еще один человек или даже несколько. Тайник за шкафом со спасательными жилетами.
— Так, слушайте, — крикнул Йона полицейским. — У нас есть основания полагать, что подозреваемый находится в подвале. Я — руководитель оперативной группы. Будьте осторожны. У него может оказаться заложник, в этом случае переговоры буду вести я. Подозреваемый опасен, но стрелять в первую очередь по ногам.
Комиссар торопливо надел бронежилет, отправил двух полицейских к задней стене дома и собрал вокруг себя оперативную группу. Полицейские выслушали быстрые указания, после чего вместе с комиссаром скрылись в проеме ведущей в подвал двери. Металлические ступеньки загремели под их тяжестью.
Кеннет стоял, обняв Симоне. Ее трясло от страха. Кеннет шептал, что все будет хорошо. Единственное, чего хотелось Симоне, — это услышать голос сына из подвала; она молилась, чтобы прямо сейчас, в любую секунду, раздался его голос.
Очень скоро Йона вернулся, неся бронежилет в руках.
— Ушел, — неохотно признался он.
— Беньямин, где Беньямин? — спросила Симоне.
— Не здесь.
— Но та комната…
Симоне подошла к лестнице. Кеннет попытался удержать ее, но она вырвала руку, протиснулась мимо комиссара и побежала вниз по железным ступенькам. Теперь в подвале было светло, как в летний день. Три прожектора на штативах заливали помещение светом. Стремянку перенесли под маленькое окошко — оно было открыто. Шкаф с жилетами передвинули, проем тайника охранял полицейский. Симоне медленно пошла к нему. Она слышала, что отец говорит что-то у нее за спиной, но не понимала слов.
— Мне нужно туда, — слабо сказала она.
Полицейский поднял руку и покачал головой:
— К сожалению, я не могу впустить вас.
— Это мой сын.
Она почувствовала на плече руку отца, но попыталась высвободиться.
— Симоне, его здесь нет.
— Отпусти меня!
Она рванулась вперед и заглянула в комнату: на полу старый матрас, связки старых комиксов, пустые пакеты из-под чипсов, голубые целлофановые бахилы, консервные банки и большой блестящий топор.
Возвращаясь из Тумбы, Симоне слушала рассуждения Кеннета о несогласованности в работе полицейских. Она ничего не отвечала на его жалобы и посматривала в окно машины. Целые семьи куда-то ехали. Отправлялись в путь мамы с одетыми в комбинезоны малышами, болтавшими с соской во рту. Какие-то дети пытались одолеть снежное месиво на самокатах. У всех были одинаковые рюкзачки. Девчонки с праздничной мишурой в волосах, восторженно смеясь, ели что-то из пакета.
Прошло уже больше суток, как у нас отняли Беньямина, вытащили из кровати и выволокли из его собственного дома, думала она, рассматривая сложенные на коленях руки. Красные следы от наручников все еще были видны.
Ничто не указывало на то, что в его исчезновении замешан Юсеф Эк. В потайной комнате не было никаких следов Беньямина — только следы Юсефа. Скорее всего, Юсеф прятался в тайнике, когда Симоне с отцом спустились в подвал.
Симоне представила себе, как он сжался в комок и прислушивался к их шагам, уверенный, что они откроют его тайное убежище, и как, наверное, тихо он сумел потянуться за топором. Когда потом началась неразбериха, когда полицейские ворвались и схватили их с Кеннетом, Юсеф дождался, когда передвинут шкаф, и через подвальное окно вылез наружу.
Юсеф Эк ушел, обманул полицию и все еще на свободе. Его объявили в розыск, но он не мог похитить Беньямина. Оба события произошли в одно и то же время — вот что пытался сказать ей Эрик.
— Идешь? — спросил Кеннет.
Симоне подняла глаза и подумала, что похолодало. Кеннет несколько раз попросил ее вылезти из машины и идти домой. Только тогда она поняла, что они уже на Лунтмакаргатан.
Она отперла дверь квартиры и увидела в прихожей куртку Беньямина. Сердце подскочило к горлу; Симоне успела вообразить, что он дома — и вспомнила: его утащили в пижаме.
У отца было серое лицо. Он сказал, что хочет принять душ, и скрылся в ванной.
Симоне прислонилась к стене, закрыла глаза и подумала: «Если только мне вернут Беньямина, я забуду все, что было и будет в эти дни. Я никогда не стану говорить об этом, ни на кого не буду злиться, никогда не буду думать об этом, я только буду благодарна».
Кеннет включил воду в ванной.
Симоне, вздыхая, стащила с себя ботинки, сбросила куртку на пол, прошла в спальню и села на кровать. Вдруг оказалось, она не помнит, что собиралась сделать в этой комнате — найти что-то или просто прилечь отдохнуть. Она чувствовала ладонью прохладу простыни; из-под подушки торчали смятые штаны Эриковой пижамы.
Душ перестал шуметь, и в ту же минуту Симоне вспомнила, зачем пришла в спальню. Она собиралась принести отцу полотенце, а потом включить компьютер Беньямина и попробовать найти что-нибудь, что имело бы отношение к похищению. Дверь ванной открылась, и вышел Кеннет, полностью одетый.