— Никто не должен просить прощения, тем более вы. Надеюсь, вы это понимаете.
Эва Блау неотрывно смотрела на меня.
— Мы начали с мыслей и ассоциаций, вызванных первой частью, — сказал я. — Кто-нибудь хочет высказаться?
— Сбивает с толку, — сказала Сибель.
— Очень разочаровывает, — подхватил Юсси. — Не успел я открыть глаза и почесать голову — а оно уже все кончилось.
— Что вы почувствовали? — спросил я его.
— Волосы, — с улыбкой ответил Юсси.
— Волосы? — хихикнула Сибель.
— Когда чесал голову, — пояснил Юсси.
Несколько человек рассмеялись шутке.
— Что у вас ассоциируется с волосами? — спросил я, усмехнувшись. — Шарлотте?
— Не знаю, — улыбнулась она. — Волосы? Может, борода… нет.
Пьер перебил тонким голосом:
— Хиппи. Хиппи на чоппере, — улыбаясь сказал он. — Он сидит вот так, жует «Джусифрут» и скользит…
Внезапно Эва с грохотом встала со стула.
— Детский сад какой-то, — заявила она и ткнула пальцем в Пьера.
Его улыбка угасла.
— Почему вы так думаете? — спросил я.
Эва не ответила. Посмотрела мне в глаза и с угрюмым видом села на место.
— Продолжайте, пожалуйста, Пьер, — спокойно попросил я.
Тот помотал головой, махнул скрещенными указательными пальцами на Эву и притворился смущенным.
— Дениса Хоппера застрелили за то, что он был хиппи, — заговорщицки прошептал он.
Сибель хихикнула и искоса взглянула на меня. Юсси поднял руку и повернулся к Эве.
— В вороньем замке детских игр не будет, — сказал он с тяжелым норрландским акцентом.
Стало тихо. Эва повернулась к Юсси — похоже было, что она собирается наорать на него. Но Юсси так спокойно и серьезно взглянул на нее, что Эва прикусила язык и снова села прямо.
— Эва, мы начинаем с упражнений на расслабление, дыхание, а потом я погружаю в гипноз одного или нескольких из вас, — объяснил я. — В работу вовлечена вся группа, независимо от того, на каком уровне сознания находится человек.
На лице Эвы появилась ироничная улыбка.
— А иногда, — продолжал я, — если я чувствую, что это сработает, я могу погрузить в глубокий гипноз всю группу.
Я подвинул стул, попросил пациентов закрыть глаза и откинуться на спинку стула.
— Ноги устойчиво и спокойно стоят на полу, руки лежат на коленях.
Осторожно погружая их в состояние глубокого расслабления, я думал, что следовало начать с попытки определить тайную комнату Эвы. Очень важно, чтобы она поскорее смогла взаимодействовать с чем-нибудь, чтобы ее приняли в коллектив. Я проговаривал цифры в обратном порядке, слушал дыхание своих пациентов, ввел их в легкий гипноз и оставил у серебристой поверхности воды.
— Эва, теперь повернитесь ко мне, — спокойно сказал я. — Доверяйте мне, я позабочусь о вас во время гипноза, ничего страшного не случится. Вы расслаблены и спокойны, вы слушаете мой голос и следуете моим указаниям. Подчиняйтесь моим словам, не задумываясь над ними, вы находитесь в середине потока слов, не впереди и не позади, а постоянно в середине…
Мы погружались в серую воду, остальные члены группы зависли, прислонившись головами к волнистому зеркалу. Мы с Эвой опускались в темную глубину по толстым веревкам, по тросам с развевающимися тряпками водорослей.
В то же время в реальности я стоял позади стула Эвы Блау, положив одну руку ей на плечо и обращаясь к ней спокойным низким голосом. От ее волос пахло дымом. Эва сидела откинувшись, с расслабленным лицом.
В моем собственном трансе вода перед ней была то бурой, то серой. Лицо оставалось в тени, губы плотно сжаты, между бровями пролегла глубокая морщина, но взгляд оставался непроницаемым. Я думал, с чего начать. Откровенно говоря, я совсем мало знал о ней. В журнале Ларса Ульсона не было почти ничего о ее прошлом. Приходилось действовать вслепую, и я решил пойти на хитрость. Часто оказывалось, что ощущение покоя и радости быстрее всего приводит к сути проблемы.
— Эва, вам десять лет, — сказал я и обошел стулья, чтобы видеть ее лицо.
Ее грудь едва поднималась, Эва спокойно и мягко дышала диафрагмой.
— Вам десять лет. Сегодня прекрасный день. Вы рады. Чему вы радуетесь?
Эва сладко вытянула губы трубочкой, улыбнулась самой себе и сказала:
— Мужчина танцует в луже и брызгается.
— Кто танцует?
— Кто?
Она немного помолчала.
— Мама говорит — Джин Келли.
— А, так вы смотрите «Поющие под дождем»?
— Мама смотрит.
— А вы — нет?
— Смотрю, — улыбнулась она и прищурилась.
— И вам радостно?
Эва опустила подбородок в медленном кивке.
— Что происходит?
Я увидел, как ее лицо склоняется к груди. Вдруг ее губы шевельнулись в странной улыбке.
— У меня большой живот, — еле слышно проговорила она.
— Живот?
— Я вижу, что он ужасно большой. — В ее голосе послышались слезы.
Рядом с ней, раздувая живот, дышал Юсси. Краем глаза я заметил, что его губы шевелятся.
— Вороний замок, — прошептал он в легком гипнозе. — Вороний замок.
— Эва, послушайте меня, — продолжал я. — Вы можете слышать всех, кто есть в этой комнате, но только мой голос вы должны слушать. Не обращайте внимания на то, что говорят другие, слушайте внимательно только мой голос.
— Ладно, — ответила она с выражением удовольствия на лице.
— Вы знаете, почему у вас большой живот? — спросил я.
Эва молчала. Я смотрел на нее не отрываясь. Ее лицо стало серьезным, беспокойным, взгляд обращен в какие-то мысли, воспоминания. Внезапно у нее сделался такой вид, будто она пытается сдержать улыбку: