— Простите.
— Все нормально, — буркнул Йона и повернулся к Юсефу. — Почему ты так злишься на гипнотизера?
— Я не обязан отвечать на ваши вопросы, — огрызнулся тот и шевельнул рукой, пытаясь указать на Лисбет.
Эрик сбежал вниз по лестнице и выскочил из подъезда. Он снова оказался на Свеавеген. Почувствовал, как по спине стекает холодный пот. От злости болела голова. Он не понимал, как мог так по-идиотски вести себя и оттолкнуть Симоне из-за того, что обиделся. Эрик побрел по направлению к Оденплан, сел на скамейку возле библиотеки. Холодно. Рядом под ворохом тонких одеял спал какой-то человек.
Эрик поднялся и пошел назад, к дому. Купил в пекарне хлеба и латте маккьято для Симоне. Поспешно, широкими шагами взбежал по лестнице. Дверь была заперта. Эрик достал ключи, отпер дверь и сразу понял, что в квартире никого нет. Эрик подумал, что должен доказать Симоне: она может положиться на него. Сколько же времени понадобится, чтобы снова убедить ее в этом. Он стоял у кухонного стола и пил кофе, чувствуя себя больным. Надо найти таблетку лосека.
На часах около девяти. До начала дежурства в больнице еще несколько часов. Эрик взял книжку и лег в кровать. Но вместо того, чтобы читать, Эрик задумался о Юсефе Эке. Смог ли комиссар разговорить его?
Квартира стояла тихая, покинутая.
От лекарства по желудку распространялся мягкий покой.
Ничто из сказанного под гипнозом нельзя использовать в качестве доказательства, но Эрик знал, что Юсеф говорил правду. Это он перерезал семью, хотя мотивы все еще были неясны, как и то, каким образом сестра командовала им.
Эрик закрыл глаза и попробовал представить себе дом и семью Эков. Эвелин, должно быть, еще раньше почувствовала, что брат опасен, подумал он. Она годами училась жить рядом с человеком, не способным контролировать себя. Всегда настаивая на своем, с риском спровоцировать приступ ярости. Юсеф, должно быть, был драчливым мальчиком; его ругали, но он все равно дрался. Ее, старшую сестру, никто особенно не защищал. Семья день за днем старалась что-то сделать с яростью Юсефа, пыталась жить, не понимая всей опасности. Наверное, родители объясняли агрессию Юсефа тем, что он мальчик. Возможно, они чувствовали себя виноватыми в том, что позволяли ему играть в жестокие видеоигры, разрешали смотреть ужастики.
Эвелин при первой возможности покинула дом, нашла себе работу и жилище. Но что-то заставило ее почувствовать: все становится еще серьезнее. Неожиданно она так испугалась, что скрылась в теткином доме и держала наготове ружье, чтобы защищаться.
Юсеф угрожал ей?
Эрик попытался представить себе, как Эвелин дрожит по ночам, сидя в деревянном домике, в темноте, а рядом с кроватью лежит дробовик.
Он вспомнил свой телефонный разговор с комиссаром после допроса Эвелин. Что случилось, когда Юсеф явился к ней с тортом? Что он сказал ей? Что она почувствовала? Испугалась и схватилась за ружье? Или после этого посещения стала жить в страхе, что брат убьет ее?
Эрик думал об Эвелин. Вспоминал, как она стояла перед домиком. Молодая женщина в серебристом стеганом жилете, сером вязаном свитере, вытертых джинсах и кроссовках. Она медленно шла между деревьями, покачивался хвост на макушке. Детское беззащитное лицо. В безвольной руке дробовик. Дуло волочится по земле, слегка шевелит кустики черники и мох. Солнце светит между стволами сосен.
Внезапно Эрик понял, в чем дело: если Эвелин была напугана, если она взяла с собой ружье, чтобы защищаться от Юсефа, то носить его она должна была по-другому, а не опускать, приближаясь к домику.
Эрик вспомнил, что у нее были испачканы коленки — темные сырые пятна от земли на джинсах.
Она ушла в лес с ружьем, чтобы покончить с собой, подумал он.
Встала на колени в мох, сунула дуло в рот — но передумала, не решилась.
Когда он увидел ее на опушке леса, с ружьем, волочащимся по кустикам черники, она возвращалась в дом, к тому, от чего хотела бежать.
Эрик взял телефон и набрал номер комиссара.
— Йона Линна.
— Здравствуйте, это Эрик Барк.
— Эрик? Я собирался позвонить, но тут было до ужаса много…
— Ничего. Я…
— Я хотел сказать, — перебил Йона, — что ужасно, ужасно сожалею из-за газет. Обещаю проверить, где была утечка информации, когда шум уляжется.
— Да какая разница.
— Я чувствую себя виноватым — я убедил вас…
— Я сам сделал выбор и никого не виню.
— Лично я — хотя сейчас лучше не говорить об этом — все равно считаю, что подвергнуть Юсефа гипнозу было правильно. Мы же ничего не знали. Но вполне вероятно, что это спасло жизнь Эвелин.
— Вот насчет этого я и звоню, — сказал Эрик.
— Что такое?
— Я кое о чем подумал. У вас есть время?
Эрик услышал, как Йона что-то двигает. Похоже, он подтащил стул и сел.
— Да. Время есть.
— Когда мы были на Вермдё, возле теткиного дома, — начал Эрик, — я сидел в машине и увидел женщину среди деревьев. У нее в руках был дробовик. Как-то я понял, что это Эвелин, и подумал, что ситуация может стать опасной, если она вдруг столкнется с полицией.
— Да, она вполне могла начать стрелять через окно. Если бы решила, что видит Юсефа.
— Сейчас, дома, я опять думал про Эвелин, — продолжал Эрик. — Я увидел ее между деревьями. Она медленно шла к дому, в одной руке несла дробовик, и дуло волочилось по земле.
— И?
— Если человек боится за свою жизнь, разве он станет так носить ружье?
— Нет.
— Я подумал, что она ушла в лес, чтобы покончить с собой, — сказал Эрик. — Джинсы были испачканы на коленках. Она наверняка встала на колени во влажный мох, направив дуло в лоб или в грудь, но потом передумала, не решилась. Вот что я думаю.